Ночь глубока, и ветер воет грустно.
Вокзал не спит, он вечный постовой.
Стою у касс, и за плечами пусто.
Я снова покидаю берег свой.

Куда мне взять билет, когда нигде не встретят?
Куда опять бежать, от собственной судьбы?
Печальные глаза. И руки перекрестят.
Пройдемся, мама, — три двора ходьбы.

Я сам не свой, потерянный иначе.
Давно в реке непонимания плыву.
Но в плавнях тишь, над ними чайки плачут.
Один в толпе, и больше не зову.

Придет ли та пора, чтоб тихо рассмеяться,
Или пролить, не выдержав, счастливую слезу?
Но вынужден идти, пора нам расставаться.
Не бойся, мама, я ведь все снесу.

Ну вот и всё…
Летят поля и села,
Сосновый бор сплошь черною стеной.
И не заснуть, не вспомнить о веселом.
Всё думать, думать жизни об иной.

И мне приснится сон, что завтра меня встретят,
Взойдет в миру звезда той, собственной, судьбы,
Те милые глаза,
те руки, что всё крестят…
Пройдемся, мама, — три двора ходьбы.